Наш мозг реагирует на эмоциональную боль так же, как и на боль физическую
Человек — животное социальное, — превратившийся в глумливую поговорку «штамповое» выражение остаётся, как ни странно, вполне себе истинным. Большинство людей воспринимает социальное отторжение весьма болезненно — в буквальном смысле, как выяснилось.
Страдание от одиночества и непонимания со стороны окружающих, — тема неисчерпаемая, хотя и достаточно опошлившаяся. Между тем, непонятые и одинокие люди были, есть и будут, видимо, всегда.
Тем более, что некоторым случается упиваться своим несчастьем, да и романтический ореол «гордого одиночки», сколько бы над ним ни смеялись «особо взрослые» люди, — штука притягательная.
Но речь, в данном случае, не об этом.
При том, что, наверное, каждому человеку приходилось испытывать на себе, что такое непонимание или отторжение — хоть в детстве, хоть во взрослой жизни, — «боль одиночества» воспринимается как некая условность, само слово «боль» воспринимается в переносном смысле.
И очень зря, как выяснилось.
Сотрудники Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (University of California, Los Angeles) обнаружили, что у человека, почувствовавшего отторжение со стороны окружающих, активизируются те же области головного мозга, что и при физической боли.
Доктор Мэттью Либерман, автор исследования.
«Это не означает, что боль от перелома руки и от разбитого сердца — это одно и тоже, — говорит руководитель исследования Мэттью Либерман (Matthew Lieberman). — Однако стало ясно, что человеческий мозг подаёт одни и те же сигналы тревоги при возникновении эмоционального и физического повреждения».
Речь идёт о передней цингулятной доле коры головного мозга (ПЦД), именно её Либерман называет «эмоциональной сигнализацией», привлекающей внимание мозга к опасным или неожиданным изменениям в окружающем пространстве. На снимках магнитно-резонансного сканера (MRI) видно, что эта область мозга резко активизируется при возникновении болевых ощущений, например, а также когда мать слышит плач своего ребёнка.
Но никто пока не проверял, как ПЦД реагирует на социальное отторжение.
Либерман и его коллеги провели достаточно забавный, хотя и несколько жестокий опыт над несколькими добровольцами.
Нет, им не ломали руки, и не просили сказать, что они чувствовали. Всё было гораздо сложнее.
Для участия в эксперименте были выбраны девять студентов колледжа обоих полов. Им предложили сыграть в довольно простую компьютерную игру, где трое участников перебрасываются мячиком.
Каждому из волонтёров сообщили, что он играет с двумя другими людьми, однако это было неправдой — на самом деле, двое других игроков контролировались компьютером.
Снимки MRI показывают активизацию ПЦД при эмоциональном расстройстве.
В первой части эксперимента игрок-человек внезапно лишался возможности играть якобы по техническим причинам, так что ему оставалось только наблюдать за игрой.
Во второй части опыта, всё поначалу шло нормально, но где-то через семь бросков компьютер переставал посылать мяч игроку-человеку, и он (или она), думая, что играет с двумя другими людьми, просто смотрел, не понимая, почему вдруг его вытеснили из игры.
После этой «незадавшейся» игры участников спросили об их ощущениях, параллельно замеряя уровень активности ПЦД. Как и ожидали исследователи, у тех, кто испытал наибольший стресс, активность исследуемой области мозга оказалась наивысшей.
Кроме того, наблюдалась активность в правой вентральной лобной доле — при опытах над животными учёные установили, что этот регион активизируется при подавлении организмом боли.
Физической.
Таким образом, считает Либерман, мозг человека реагирует на эмоциональные страдания и на физическую боль как минимум сходным образом, а следовательно, «эмоциональная боль» — это реальность, а не красивые слова.
«Необходимость в общении — это не выдумка… Это базовая потребность, запрограммированная в нашем мозге на самом примитивном уровне, подобно чувствам жажды, голода и боли», — говорит Либерман.
Как мозг реагирует на боль
